Спустя несколько недель после уникального восхождения автору статьи, Владимиру Головину, удалось связаться по Zoom c Нирмалом Пурджей. На тот момент он находился в Катманду. Поисковая операция на К2 ещё продолжалась, но найти пропавших альпинистов живыми уже практически не было шансов…
— Мы все под впечатлением как успеха вашей команды, так и трагических происшествий на К2. Вы были знакомы с пропавшими альпинистами?
— Это очень печально. Я знал этих замечательных людей, мы все были как братья. Больше всего мне близок Али, который всегда был для меня старшим братом. Мы рассказывали друг другу истории о горах. Он всегда относился ко мне как к собственному брату и делился своим опытом. Хотя я не очень хорошо знал Джона, но он казался мне отличным парнем. JP — крутой, скромный и сильный альпинист.
Мои мысли и молитвы их великим душам: Али Садпара, Хуан Пабло, Джон Снорри, Атанас Скатов и Сержи Минготе. Мои глубочайшие соболезнования скорбящим семьям, друзьям и близким.
— Вы поднимались на К2 летом в 2019 году в рамках программы Possible. В чём зимнее восхождение оказалось сложнее?
— Зимой условия более суровы из-за очень низких температур и сильных ветров. На маршруте много синего льда, не прикрытого снегом.
— Какие новые трудности возникли при организации восхождения в связи с пандемией?
— Пакистан не закрывал границы, поэтому особых сложностей не возникло.
— У вас была большая команда. Это планировалось заранее?
— Изначально в моей команде было шесть человек. К нам присоединились ещё четверо.
— Вы поднимались без использования кислорода? Кто-то ещё из вашей команды?
— Только я, остальные члены команды использовали кислородные баллоны.
— Какую гору вы считаете самой сложной и опасной на сегодняшний день?
— Всё зависит от конкретных условий. Для меня самым сложным было восхождение на Канченджангу во время выполнения проекта «Невозможное — возможно». Тогда были очень плохие погодные условия, и на спуске нам пришлось оказывать помощь троим альпинистам.